Листая как-то на досуге старый семейный альбом, задержал взгляд на двух фотографиях молодой красивой девушки в военной форме и на пожелтевший от времени фотоснимок паренька в солдатской гимнастерке.И вспомнил нелёгкую судьбу людей, которые были изображены на этих снимках как их разлучила война и при каких обстоятельствах они встретились вновь, возвращаясь домой с войны... Молодой красивой девушкой в военной форме была запечатлена моя бабушка по маминой линии Клавдия Николаевна Бритова 22 июня 1923 года рождения, которая была призвана на фронт в июле 1943 года. Воевала в войсках ПВО, в зенитном прожекторном полку -прожекторист слухач. Только самые родные и близкие знали, что она более двух лет находилась в пекле самой жестокой войны. Про войну бабушка говорить не любила. Зенитный полк состоял в основном из саратовских девчушек. Они были прожектористами слухачами, ночью освещали лучами прожекторов вражеские бомбардировщики, а днем определяли их приближение на слух. Предупреждали расчеты зенитных батарей, а те открывали шквальный огонь по фашистским самолетам. Случалось, обозлившиеся немецкие асы пикировали и на позиции зенитного полка, яростно бомбили, строчили из пулеметов. Девчата не всегда отделывались испугом бывали тяжелые увечья и горькие утраты. Рассказывая эти страшные события, бабушка сразу как-то менялась в лице, на глазах появлялись слезы, вспоминая погибших боевых подруг, навсегда оставшихся лежать в братских могилах. Эти женщины, предназначенные природой для продолжения рода людского, ушли в Вечность. Клавдия Николаевна, прошедшая со своей боевой частью от Сталинграда до Праги и демобилизовалась в июле сорок пятого года из небольшого городка под Прагой. Она рано похоронила мужа, бывшего танкиста-разведчика, прошедшего войну с первого и до последнего дня, неоднократно раненого. В шкатулке, которую хранила бабушка я видел боевые ордена деда: Славы III степени, Красной Звезды, медали «За отвагу», «За взятие Берлина» и другие. Кроме этого в шкатулке хранились военные фотографии, фронтовые письма. Ранения не дали ему долго пожить, умер в пятьдесят три года. В детстве мне интересно было перебирать в шкатулке ордена, рассматривать военные фотографии и как-то в очередной раз, занимаясь с бабушкиной шкатулкой, я обратил внимание на пожелтевший от времени фотоснимок.На нем запечатлен совсем еще юный ясноглазый паренек в солдатской гимнастерке и пилотке со звездочкой, на погонах темнеют две узкие полоски. На обратной стороне фотографии размашистая полустертая надпись карандашом. Вооружившись лупой, с трудом прочитал «На долгую и вечную память от Пети маме, сестре Марусе и племянникам… Берегите и вспоминайте». А по карандашному тексту четко написано чернилами «Бритов Петр Николаевич, год рождения 1925-й. Участник Отечественной войны погиб в 1944 году». Я ее спросил о том, что вроде ее младший брат Петя вернулся с войны, а тут написано погиб…странно…На что бабушка грустно улыбнулась, заплакала. Она вспомнила трагическую судьбу своего младшего брата, которого ласково называла Петенькой и поведала об этом мне… Петру Бритову вручили повестку Петровского горвоенкомата в 1943 году, когда ему не исполнилось еще и восемнадцати лет. Он был направлен на обучение в школу снайперов в город Пугачев. Подробности боя, в котором участвовал младший сержант Бритов, описал в документальной повести-хронике «Ты помнишь, товарищ» его однополчанин Александр Глухов. Один экземпляр этой книги он прислал ко Дню Победы в 1991 году моей бабушке с автографом на первой странице: «Клавдии Николаевне Бритовой в память о брате Бритове Петре Николаевиче, бывшем курсанте 5-й Пугачевской школы снайперов, бывшем младшем сержанте, заместителе командира стрелкового отделения 1010-го стрелкового полка 226-й стрелковой дивизии, чья фамилия увековечена на странице 299 этой книги». Дальше однополчанин писал, что с 26 по 28 марта 1944 года 1010-й стрелковый полк под ураганным обстрелом форсировал реку Южный Буг в районе села Васильевка Одесской области и вел бой за расширение плацдарма на другом берегу. Вытесняя противника из небольшого хутора, пехотинцы поднялись в атаку. Немцы яростно сопротивлялись, вели пулеметно-ружейный огонь. Здесь 28 марта и упал младший сержант Бритов, сраженный осколками разорвавшейся мины. Атакующие цепи стрелков преследовали отступающих немцев, а по дымящемуся полю следом шли санитары. Они подбирали и перевязывали раненых, уводили и выносили их на носилках к машинам, вынимали документы из карманов убитых. Петр лежал без признаков жизни, запрокинув окровавленную голову. Его подобрали и отнесли к месту, где солдаты похоронной команды рыли братскую могилу. По одному, тела погибших стали опускать в глубокую яму. -А этот похоже, живой! -воскликнул один из солдат, приподнимая тело младшего сержанта, чтобы положить его в братскую могилу Он присел на корточки, приложив ухо к груди Петра. -Дышит! - обрадовался он и Петр как бы в подтверждение его слов, глухо простонал в беспамятстве. -Давайте-ка, ребята, быстро его в санчасть,-скомандовал старшина,-молодой, еще мальчишка, может, выживет… Очнулся Петр Бритов в госпитале через насколько дней открыл глаза, нестерпимо болела забинтованная голова к нему подошел военврач, нагнулся, тронул за плечо - Проснулся? Вот и хорошо, значит, будешь жить. Скажи-ка для первого разу, как тебя зовут? Петр смотрел на него, шевелил губами, силился что-то ответить, но вместо слов вырывались непонятные, отрывистые звуки. Он резко поднял голову и от пронзительной боли потерял сознание. Шли недели, месяцы, младший сержант стал поправляться, вставать и медленно ходить по палате. Однако для врачей, медсестер и лежавших с ним на излечении раненых, оставался безымянным. Документов при нем не оказалось, а сам он потерял дар речи и память. Кто он, откуда, из какой части? Это оставалось загадкой. Война закончилась мать Прасковья и родные считали Петра погибшим. Теплым июньским вечером, когда на село Медведицкое опустились сумерки, к избе под соломенной крышей подошел человек, осторожно постучал в окно. -Мама, кто-то стучит! -испуганно вскрикнула задремавшая старшая дочь Мария, поднявшись с постели подойдя к печи, где расположилась с внуком Прасковья. -И кого там принесла нелегкая на ночь глядя? —закричала она, спускаясь по крутым ступенькам вниз. Открыв избяную дверь в сени, строго спросила: -Кто там? -Мама открывай, я! -Да кто ты? -повторила вопрос Прасковья. - Мама! Иль не узнаешь? Петя я, сын твой. -Какой еще Петя! -уже с гневом сказала Прасковья. Петеньку моего убили еще в прошлом году, похоронный лист на него получила. -Да это я мама и Клава там на вокзале ждет,-снова заговорил за дверью дрожащий мужской голос. Услышав «Клава», Прасковья вынула засов и распахнула дверь. Мужчина вошел в дом. Мария зажгла керосиновую лампу, поставила на стол. В отблесках тусклого света стоял высокий и худущий, как смерть, солдат. -Сыночек, родной, да ты ли это? Ведь мы похоронку на тебя получили, больше года о тебе ни слуху, ни духу,-надрывно почитала мать, уткнувшись в тощую сыновью грудь. -Мама, долго обо всем рассказывать,-успокаивал сын рыдающую мать. Перекусив, успокоившись, Пётр сказал: -Мама, Маруся, за Клавой надо в город съездить, она с вещами на вокзале осталась, теперь заждалась… —Сынок—недоверчиво посмотрела на него мать, —а что же ты так поздно заявился, поезд-то рано утром на станцию прибыл? —Мама, в овраге я с обеда сидел, выжидал, пока стемнеет стыдно мне показаться в селе таким дохлым. Мария побежала к соседке, с ней они сходили к колхозному конюху, выпросили лошадь и телегу, запрягли и поехали за Клавдией в город, до которого было километров двенадцать. Возвратились обратно под утро. В дороге Клавдия рассказала сестре о судьбе брата после тяжелого ранения. —Ох, Маша, — говорила она, — за переживалась я, когда отпустила Петю одного. Ушел—нет и нет, все глазоньки проглядела. Меня ведь сопровождавший его солдат предупредил, что с ним случаются припадки. Вот я и подумала, не упал ли где-нибудь на полпути и лежит бездыханный? До марта 1945 года воскресший из мертвых Петр Бритов оставался безымянным солдатом. Хирурги удалили осколки, но один тронуть не решились слишком глубоко сидел, опасались повредить мозг. Этот небольшой кусочек металла при неосторожных и резких движениях головой не раз доводил Петра до припадков. И вот однажды, очнувшись от очередного приступа, он почувствовал просветление в сознании, неожиданно вспомнил свое имя. Говорить он еще не мог, поэтому жестами попросил у медсестры карандаш и лист бумаги, на котором написал: «Я—Петр Николаевич Бритов». С того дня к нему стала возвращаться память, а потом и речь, из букв он складывал слоги, заново учился говорить. К концу мая на неоднократные запросы врачей госпиталя, наконец пришли его документы, уже сданные в архив. Младший сержант обрел свое имя, но был еще слаб, поэтому домой отправили его в сопровождении военного. В городе Мичуринске Тамбовской области Петру Бритову предстояла пересадка на поезд, следовавший в направлении Саратова. На первом пути стоял длинный состав с открытыми полувагонами, на которые грузились демобилизованные фронтовики. Возле одной платформы младший сержант остановился, услышав громко прозвучавшую фразу: —Клава, Бритова, возьми мои вещи! Он оглянулся и увидел девушку, которая подавала чемодан и вещмешок своей подруге в такой же солдатской форме, стоявшей на краю платформы «Сестра, Клава? , —молнией скользнула мысль в его голове. Петр сразу узнал—это она, его родная сестричка! Вот так, нежданно-негаданно встретились двое Прасковьиных детей, вышедших живыми из огненного ада страшной войны. Петр и его товарищ сели в тот же полувагон. Младший сержант сразу не подошел к сестре, а разместился напротив, стал внимательно смотреть на нее. Нет, не ошибся, это она—те же красивые черты лица, только вместо тяжелой девичьей косы из-под берета выбивались коротко стриженные пышные кудри, да строже стал взгляд карих глаз. Клавдия беззаботно разговаривала с подругами, не обращая внимания на пристально смотревшего на нее сержанта. Он не выдержал, встал и подошел к ней, с волнением сказал: —Клава ты меня не узнаешь? - Впервые вижу, —удивленно ответила она, бросив взгляд на высокого и худого, как жердь, младшего сержанта с изможденным лицом и глубоко запавшими глазами. —Брат я твой, Петя Бритов! —с отчаянием воскликнул он, едва сдерживая слезы. И тут Клавдия встрепенулась— да ведь и правда он, Петенька. Из-за необычной худобы не узнала его. Она бросилась обнимать, приговаривая: —Братишка, живой! А мама с Марусей писали мне, что ты погиб. —Как видишь, воскрес, —грустно пошутил он. В пути следования брат рассказал ей о всем том,что с ним случилось после тяжелого ранения. Сопровождавший товарищ, перепоручая его сестре, тихо, чтобы Петр не услышал, сообщил: —Оберегайте его, врачи мне наказывали, что ему нельзя волноваться, резко двигаться и поворачивать голову, случаются с ним приступы, без врачебной помощи может умереть в одночасье. Петр Бритов прожил недолго. Он любил детей, восторженно радовался рождению племянницы, часами носил ее на руках. Сам же не женился, хотя находились невесты, которых с избытком было в те послевоенные годы. Видно, чуяло сердечко, что близок конец, зачем же оставлять после себя сирот. Врачи не раз уговаривали его лечь в больницу на операцию, чтобы вытащить осколок. Он не соглашался, зная, что шансов мало. Однажды утром, выходя из дома, нечаянно задел головой за дверную притолоку, ушиб больное место. Упал и мгновенно умер от кровоизлияния в мозг. Это случилось в 1948 году, закончившаяся три года назад война убила его двадцати трех лет от роду. Единственным утешением его матери Прасковье и родным было то, что похоронили они дорогого Петеньку по христианскому обычаю на своем сельском кладбище, и не блуждает настрадавшаяся душа в безвестности, и праху его всегда можно поклониться… Вот такую историю нашей семьи, рассказанную мне бабушкой в детстве я запомнил на всю жизнь…